Без зарубежных технологий наверстать отставание в селекционной науке и практике России будет трудно. Как именно будет вестись их передача на базе Центра технологического трансфера НИУ ВШЭ, «Огонек» узнал непосредственно от директора центра Романа Куликова.
— Роман Сергеевич, зачем России технологии Bayer?
— Мы отстаем: сахарная свекла, кукуруза, подсолнечник — зависимость от импортных семян по этим культурам доходит до 90–95 процентов. Да, когда-то мы были впереди планеты всей, но это время прошло. Россия и Запад изначально двигались разными путями: у нас целью селекции было создание устойчивых универсальных сортов (то есть устойчивых к разным негативным факторам.— «О»), а за рубежом ставку делали на урожайность и технологичность. Это и объясняет, почему в России сегодня нет сортов кукурузы и сои, дающих столь же высокие урожаи. Семена подавляющего большинства овощных культур также приобретаются на Западе, прежде всего в Голландии. За последние годы у нас достигнут прогресс по валовому объему выращивания в открытом и закрытом грунте (тепличных хозяйствах), но при этом на отечественные семена сами аграрии переходить не хотят, потому что привыкли к урожаям по 60–70 центнеров с гектара и не готовы ограничиваться менее урожайными сортами. Компания Bayer же согласилась предоставить ряд технологий, помогающих наверстать упущенное…
— В рамках одобрения сделки слияния Bayer-Monsanto?
— Да. Компания была заинтересована в том, чтобы Россия одобрила ее сделку по слиянию с другой такой же крупной компанией, Monsanto. Если бы Москва не признала сделку, шанс на то, что сделка не состоялась бы, возрастал существенно. Достаточно было трем странам высказаться против, Bayer и Monsanto не объединились бы. А пример России мог оказаться заразителен. Образование гигантской корпорации серьезно влияет на рынок, вызывая противоречивые чувства у игроков. Россия правильно использовала уникальный шанс. ФАС проанализовала сделку Bayer-Monsantо и попросила за ее признание передать технологии для развития отечественных агробиотехнологий. Это уникальный опыт, и не только для России.
— Но почему центр передачи технологий возник при ВШЭ, а не при Тимирязевской академии?
— ВШЭ — независимый игрок, и именно такой потребовался не только ФАС, но и Bayer. Кроме того, ВШЭ — один из ведущих правовых институтов, ее специалисты обеспечивали юридическое сопровождение проекта. Требовалось, чтобы процесс передачи технологий был прозрачен и понятен, юридически точен. Наши специалисты в состоянии обеспечить такую чистоту и точность, например, по формированию списка критериев для отбора участников программы. Все они прописаны в специальном документе, который регулирует процесс передачи технологий. Один из главных — финансовая чистота компании. Bayer — известный бренд с превосходной международной репутацией и портить имидж связями с «теневыми» структурами не намерен.
— А еще какой критерий?
— Например, получатель технологий не может быть прямым конкурентом Bayer или быть аффилирован с конкурентами.
— Выходит, россияне — не конкуренты?
— Под конкурентами в данном случае понимаются крупные международные корпорации, работающие на рынке аграрных технологий, например американская DuPont или швейцарская Syngenta. Во всем мире таких по пальцам одной руки можно пересчитать. Чтобы стать в этот ряд, надо обладать всей линейкой продуктов — от семян до цифровых платформ, позволяющих рассчитать время сельхозработ и объемы материалов. В России таких структур еще нет, нужно их создавать. Что и помогает делать Bayer: компания передает имеющиеся у нее методы молекулярной селекции и исходные линии, которые потом будут использованы в селекции ради получения новых гибридов и сортов разных культур. То есть благодаря Bayer мы существенно улучшим то, чем обладаем.
— Помимо культур что еще будет передано?
— Технологии точного земледелия. В России идут разработки в этой сфере, но их пока явно недостаточно и шансов пробиться на мировой рынок самостоятельно почти нет. За несколько лет моей работы в Сколково через меня прошли сотни проектов в сфере сельского хозяйства, и я знаю, что путь от эксперимента до коммерческой реализации долог и не всем удается его пройти.
— Вроде как власти сделали ставку на импортозамещение, прежде всего в сфере продуктовой безопасности? Столько средств было выделено на поддержку отечественного производителя…
— У нас с сельским хозяйством все еще хуже, чем с автопромом. Хорошо только с выращиванием культур: земли и воды много, есть кому их обрабатывать, но Россия все еще остается «сборочной площадкой» для западных технологий. Продукты на полках есть, но отечественными их можно назвать с натяжкой: все импортное — от семян до техники. На 80–90 процентов все сельхозтехнологии опять же импортные. А ведь создание отечественных семян, удобрений, технологий, техники — это вопрос безопасности! И начинать следует с основ — с создания культур. По каждой из культур у нас будет 5–7 получателей (научные селекционные структуры, которые получат технологии Bayer для разработки отечественных семян). Впрочем, не могу сказать, что будет большой конкурс — претендентов не так уж и много: в России сегодня узок круг специалистов-селекционеров — ученые из профильных институтов, не больше полутора десятков частных компаний (на Западе их сотни), подразделения крупных агрохолдингов. Отбор первых компаний уже стартовал, сейчас их кандидатуры обсуждаются, после чего они будут утверждены Наблюдательным советом нашего центра (представители от ФАС, Минсельхоза и Минэкономразвития), и в марте-апреле, надеемся, уже появятся первые получатели.
— Торопитесь?
— Не буду скрывать: время нас поджимает. Трансфер технологий ограничен 2 годами, потом еще пара-тройка лет отводится на то, чтобы наши компании создали нечто свое на этой основе. Значимым событием будет создание образовательного центра, совместной программы, в организации которой Bayer поможет нам контентом и специалистами. Мы доукомплектуем ее российскими преподавателями и выучим для начала несколько десятков человек. Сейчас выбираем место и площадку, где это будет происходить.
Идея в том, чтобы создать передовую программу по молекулярной селекции, которая позволяла бы получать новые сорта и гибриды не за десяток лет, а за 3–4 года.
У нас есть люди с хорошей подготовкой, но им не хватает новейшего оборудования и знания новых протоколов. Они как программисты, которым нужно помочь освоить новый язык для того, чтобы разобраться с программой в целом. Оборудование и протоколы будем завозить и разрабатывать почти одновременно с передачей технологий. Задача — помочь российским биотехнологам и аграрным инженерам создать продукты, способные конкурировать на международном рынке. И при этом мы рассчитываем получить технологии «ГМО free» (в России оборот ГМО-материала запрещен, за исключением научных целей).
— И вас не смущает, что в той же Европе часть продукции Monsanto запрещена к продаже и использованию? Например, гербицид глифосат…
— Там и анальгин во многих странах запрещен. Увязка нового сорта семян с удобрением и гербицидом, защищающим его от вредителей, это норма в мировой сельхозпрактике. В России также ведутся аналогичные разработки, и в Сколково мы видели кейсы, когда растения выводятся с устойчивостью к определенному виду гербицида. Безопасность новых сортов еще раз будет тщательно проверяться в момент государственной регистрации. Недаром эта проверка занимает в России до 2 лет. Так что запустить что-либо в производство мы сможет только к 2023–2024 годам. По точному земледелию все будет несколько быстрее: думаю, что первого прорывного проекта тут надо будет ждать не более года-двух.
— Не получится так, что все патенты в итоге окажутся на Западе, например у той же Bayer?
— Конечно, у Bayer есть в этом свой интерес. Все стартапы на всех развивающихся рынках покупаются крупными компаниями, это стандартная практика. Конечно, потребуется одобрение ФАС, но это будет уже отечественная разработка и условия продажи будут включать ее дальнейшее использование в России.
По материалам: kommersant.ru
НАПИСАТЬ КОММЕНТАРИЙ
Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены (обязательно)